← «Розовый Слонъ», альманах, выпуск второй

В. Мясоедов

τ-Шлюха

Солнце жарило людей небольшого города. На улице царила суета. Людей здесь никогда не было много, как в любом небольшом городе. Именно поэтому, всякий раз проходя мимо себе подобных, ни один не мог удержаться от детального изучения окружающих. Будь здесь столпотворение, будь это столица, никто не таращил бы так глаза на встречающихся по пути незнакомцев. Здесь же обстановка позволяла, даже поощряла это.

Процесс рассматривания тела проходящего мимо человека неизменно переходил в угадывание его мыслей. Поначалу смотреть приходилось неприлично пристально, ощупывая глазами. Затем уже осмотр становился проникающим — людям приходилось смотреть в глаза, что они, несомненно, ощущали. Часто взгляды скучающих пересекались, отчего приходилось отводить глаза, переключаться на изучение асфальта, делать вид, что куда-то спешишь.

Еще бы месяц назад, когда все вокруг было мокрым и холодным, те мгновения, пока прохожие смотрели в глаза друг другу, они пытались буравить и даже испепелять. Всякий думал, что поймал другого за изучением себя, но себя в изучении другого не уличал никто.

Сейчас же, когда температура поднялась до тридцати пяти градусов, бутафорская суета пропала, все действительно бежали — домой, на работу, в холодный подъезд, темный угол, парк, в могилу. Если взгляды и пересекались, то сложно было по обыкновению целый час после поимки напряженно думать о встрече, ненавидеть встретившегося. Мыслей не было никаких, жара вызывала головокружение, никто и не думал о том, о чем думают другие. Убегая в темный угол, все просто быстро хватали глазами проползающее мимо потное разогретое мясо.

Асфальт был усыпан засохшими плевками. Пахло выхлопными газами, в воздухе стояла пыль.

Петр наверное был единственным, кто смотрел сейчас прохожим в глаза. Лицо его было бледным, без следов загара, половину его занимали уродливые темные очки, сквозь которые он взирал на людей.

Шел он медленно, никуда не торопясь.

Из двери старого, крашеного в желтый цвет кирпичного дома, на всю улицу разливалось необычайное зловоние. Пахло нагретым жиром, пивом, мочой и еще черт знает чем. Вход в рюмочную с поэтическим названием «Лира» был прикрыт куском тюлевой занавески, измызганной и изорванной, колышущейся на легком ветерке.

Петр заглянул в «Лиру». Пол помещения был покрыт кафелем, изрядно побитым, выложенным в виде шахматной доски плитами коричневого и бежевого цвета. Толстая уборщица в измызганном халате водила по кафелю шваброй, отгоняя от входа в рюмочную смрадную лужу блевотины, оставленную благодарным посетителем в момент прощания с «Лирой».

Поморщившись, Петр пошел дальше. Запах заведения никуда не пропадал. На горячем асфальте спал толстый мужик в теплом клетчатом пиджаке, приобретенном, видимо, лет тридцать назад, и носившемся ежедневно, не взирая на погодные условия. Он спал блаженно, расплывшись в улыбке, окруженный полувысохшей лужей, которую сам же и произвел.

Петр прошел во двор большого старого дома, нырнув в арку. Здесь, в пятом подъезде, располагалась квартира, комнату в которой он снимал пятый месяц. Петр зашел в дом. Было холодно, но эта прохлада не располагала к пребыванию в подъезде: пахло гнилью, людскими испражнениями, чем-то мертвым. Он поднялся по кривым ступеням на третий этаж. У грязного и побитого окна, что было рядом с лестничной площадкой, была расстелена старая, пожелтевшая газета. На газете — пустая бутылка, пыльная внутри и снаружи, банка шпротов, наполненная окурками.

На стене черной краской было написано:

«Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Дверь в квартиру за номером семьдесят восемь была приоткрыта. Петр вошел. Инны Павловны в квартире не было — сквозь комнату, сдававшуюся ему, занятую почти полностью диваном с отвалившейся спинкой, на котором он спал, он проследовал в смежную, в которой никого не было.

Здесь все было по-старчески аккуратно. Пахло стираным бельем и лекарством. Двуспальная кровать, на которой спала Инна Павловна, была застелена, на столике лежал медицинский манометр и пачки таблеток. Петр отогнул покрывало постели и сдвинул подушку. Здесь лежала толстая тетрадь с растрепанными и отогнутыми листами и вложенной шариковой ручкой.

Последняя запись была от сегодняшнего дня.

***

Пятое июня.

Мне очень плохо спалось. Сон был липким и мучительным. Снился мне Володенька. Он лежал в колясочке и кричал. Никто не мог успокоить. Подошла я. А он открывает свой беззубый рот и орет, мужским крепким басом орет: «Индустриализация! Индустриализация!». Фото храню, где он в гробике маленьком, с глазками закрытыми. А тут ему вместо глаз пуговицы пришиты. Большие, черные, блестящие на свету. И куда не отходи, из колясочки глазки светят, куда ни отходи, кажется, что он смотрит мне в глаза.

Я смотрела в кладовой, за банками должен лежать паспорт мой, где написано, что я — Индустриализация. Я отодвигаю банки, а паспорта нет уже. Будто кто нашел и утащил.

Проснувшись, я искала в кладовой, паспорт лежал на месте.

***

И так далее, очень глупо и бессмысленно… Петр положил тетрадь обратно.

Дверь в кладовую была прямо позади кровати. Он щелкнул шпингалетом и отворил ее. Внутри все было заставлено солениями и книгами, без всякого порядка. Книги подпирали банки с огурцами. Чтобы что-то рассмотреть, пришлось включить свет. Маленькая лампочка зажужжала под потолком. Петр вынул пару банок. Здесь и лежал паспорт хозяйки квартиры.

Он положил его себе в карман и расставил в кладовой все так, как было.

Неожиданно позади что-то звучно грохнуло. В подъезде загудело эхо. Петр задвинул защелку двери в кладовую и вышел в прихожую.

Аккуратно он посмотрел в приоткрытую дверь. Там внизу, на ступенях, валялась дорогая Инна Павловна. Ноги ее были направлены по ступеням вверх, все было засыпано клубнями картофеля, который она, должно быть, тащила с рынка.

Инна Павловна была неподвижна. Но вот она подняла руку и попыталась сделать какой-то жест. Петр испугался, что она его заметила. Он захлопнул дверь, дотянулся до коробки радио, висевшей на стене, и выкрутил громкость. По радио передавали передачу, где две дамы обсуждали клещевой энцефалит.

Рядом жужжала муха.

Петр подумал о том, что муха летела к Инне Павловне. Он приоткрыл дверь. Муха улетела в щель… Над лестничной клеткой в залитом солнцем воздухе плясали пылинки. Среди них кружила муха. Петр внимательно смотрел на насекомое. Покружив, муха не полетела к Инне Павловне… Муха скоро направилась обратно и влетела в квартиру. Поначалу, Петр хотел закрыть дверь, дабы не впустить ее. Но не успел.

Он закрыл дверь на ключ и ушел в комнату Индустриализации. Там на гвозде висел маленький ключик. Он заперся внутри спальной, как это всегда делала старуха. Петр отворил кладовую, откуда извлек теплую бутылку водки, стоявшую в чулане уже много лет. Выпив немного, Петр лег в постель хозяйки квартиры и заснул.

Когда он очнулся, был вечер. Петр подошел к двери. Ключа не было. Сначала он шарил в карманах, но понял, что обронил где-то здесь. Петр снял с подоконника стоявший там проигрыватель, воткнул в розетку шнур и включил музыку.

Стоявшая там пластинка тревожно жужжала. Песня слышна не была. Он поднял крышку, скрывавшую вращающийся диск, и попробовал переставить рукой иглу. После громкого щелчка, раздался мужской голос. Он говорил возвышенно, чеканя каждое слово:

«Все. Были. Убиты.»

Игла сорвалась, голос заговорил петлями.

«Все. Были. Убиты. Все. Были. Убиты. Все. Были. Убиты. Все. Были. Убиты.»

Петр выключил аппарат. Было душно и темно. Он протянул руку к выключателю. После щелчка, лампочка под потолком в бумажном абажуре хлопнула и осыпалась на пол осколками.

Петр подошел к постели, сбросил с нее подушку, одеяло и начал шарить в белье, ища ключ. Ключа не было.

Вдруг он вспомнил об Индустриализации. В соседней комнате что-то скрипнуло. Он припал к замочной скважине, но было совсем темно. Неожиданно, Петр увидел, что какой-то слабый холодный свет пробивался из-под щели внизу двери. Он лег на грязный крашеный пол и попытался что-то увидеть. Сквозь узкую щель ничего видно не было. Но слабый свет оттуда прерывался, будучи рассеченным тенью человека, топтавшегося посреди комнаты. Петр встал на колени и стал смотреть в скважину. Ничего.

Сначала он было подумал, что надо притихнуть, что никто его не заметил. Однако же, громкий рев проигрывателя должен был уже выдать его…

И тут он понял. Осознание материализовалось физической тяжестью и болью в области сердца. Дверь была заперта извне, а в замке был воткнут ключ! Он снова лег на прохладный пыльный пол. И увидел. По слабо освященной полоске пола ползло черное пятно. Большая жирная муха подобралась прямо к его лицу и стала чистить крылья лапками. Петр медленно отдалялся от нее, но муха проползла под аркой тяжелой двери в старухину спальню. Он встал. Взял со стола открытую бутылку. Лег в кровать.

За дверью послышались громкие шаги. Щелкнула цепочка входной двери. Кто-то выходил в подъезд. Неожиданно женский голос вскричал:

— Оставьте мне хотя бы немного еды!

Снова шаги. Зычный женский старческий голос, спокойно и медленно, вещал в ответ:

— Я не могу. Мне не позволяют. Молилась ли ты сегодня?..

— Да.

— Я знаю. Твои мольбы были услышаны, — старуха заскрипела шкафом, пытаясь что-то найти, — тебе ниспослана эта плетка. Теперь ты можешь очистить себя муками. Прочь, не целуй мне ноги. Не касайся меня своими губами.

За дверью послышалось сопение и всхлипывания.

— Скажи мне, что для тебя важнее всего, — приказала старуха.

— Боль есть спасение, смерть — лишение боли.

Старуха довольно захохотала. И ушла.

Петр встал с кровати и постучал в дверь.

— Кто здесь?.. — спросила женщина.

Петр молчал, раздумывая, что ответить.

— Где «здесь»?..

Женщина молчала, только были слышны всхлипывания.

— Где мы находимся?..

Было тихо. На полу лежала сдохшая муха. Она лежала на спинке. Лапки насекомого были переплетены.

***

июня.

Мне очень плохо спалось. Сон был липким и мучительным. Снилась мне индустриализация. В железной банке она держит девственниц.

Я получил звание «командир рвоты».

Вокруг жужжат мухи.

***


В. Мясоедов,
июнь 2005.

Оставить комментарий (LJ)


Реклама на lenin.ru:

Розовый Слонъ! | В чем сущность константы Эйнштейна, или повсеместная ныне деррида
Тезисы свободного программирования

© copyleft 2005 — 2006, Василий Путилин <rozoviy.slon@gmail.com>